Веркор - Люди или животные? [Естественные животные]
Само собой разумеется, что, пока тропи не были приняты в клуб, они не могли участвовать в его жизни, а члены его не были обязаны признавать за ними те привилегии, которые даёт принадлежность к клубу.
Иными словами, мы не имели права требовать от кого бы то ни было обращения с тропи как с людьми, пока сами не установили, что они достойны так называться.
Объявить подсудимого виновным в этих условиях значило бы признать, что закон имеет обратную силу. Это было бы равносильно тому, что после введения правостороннего движения мы стали бы штрафовать водителей, которые до того ездили, придерживаясь левой стороны.
Это было бы вопиющей несправедливостью, противоречащей всем нашим юридическим нормам.
Вопрос совершенно ясен.
Тропи — и этим они обязаны обвиняемому — официально признаны людьми. Они имеют все права человека. Ничто им не угрожает более. Ныне, когда существует официальное определение человека, ничто также не угрожает всем отсталым диким народам.
Таким образом, присяжные могут не опасаться, что признание подсудимого невиновным повлечёт нежелательные последствия.
И нет ни малейшего сомнения, что, признав его виновным, они совершили бы грубейшую ошибку, чудовищную несправедливость.
И не только потому, что в то время, когда было совершено убийство маленького тропи, его ещё не признали человеческим существом, но и потому (а это главное!), что именно гибель его привела к эмансипации племени тропи и внесла определённую ясность в наше законодательство.
Поэтому мы полностью доверяем присяжным и надеемся, что они вынесут мудрый и справедливый приговор.
Судья с добродушной улыбкой подвёл итог прениям. Оставаясь в рамках спокойного беспристрастия, он сумел дать понять, что здравый смысл на стороне защитника. Присяжные почувствовали подлинное облегчение. Посовещавшись несколько минут, они объявили, что Дуглас полностью оправдан, чем привели публику в восхищение.
Прижавшись друг к другу, Френсис и Дуглас молча сидели в такси, которое увозило их на обед к леди Дрейпер.
Глядя на измученное лицо Дуга, Френсис не решалась заговорить первой. Да и что она могла ему сказать? Она слишком хорошо понимала, что в его глазах, так же как и в её собственных, подобный конец был скорее полупоражением, чем полупобедой.
Однако при Дрейперах оба старались держаться как ни в чем не бывало. За столом, как и положено, никто не завёл речь о том, что переполняло их сердца все эти дни. Только раз, без всякой связи с процессом, кто-то упомянул имена прокурора и адвоката, сравнив их таланты, но не в ораторском искусстве, а в искусстве играть в крикет.
После обеда леди Дрейпер увела Френсис в гостиную, а Дуг и сэр Артур прошли в курительную комнату.
— Вид у вас что-то не очень радостный, — дружески сказала леди Дрейпер.
— Дуг потерпел поражение, — ответила Френсис.
— Артур думает иначе.
— Правда? — оживилась Френсис.
— Артур очень доволен. Он считает, что достигнуто больше, нежели можно было ожидать. Ну а сама я, дитя моё, смотрю на всю эту историю совсем иначе, чем вы. Дуг свободен — и слава богу! Это главное. Но вообще, зачем ему надо было начинать все это?
— Что начинать, Гертруда? — Дамы называли теперь друг друга по имени.
— Неужели вы думаете, что тропи будут счастливее, став людьми? Я, например, в этом глубоко сомневаюсь.
— Конечно, не станут счастливее, — ответила Френсис.
— Вот как! Значит, вы согласны со мной?
— Речь идёт не о счастье, — сказала Френсис. — По-моему, это слово здесь не подходит.
— Жили они, не зная забот, а теперь их, наверное, начнут приобщать к цивилизации? — с ядовитым сочувствием осведомилась Гертруда.
— Должно быть, начнут, — ответила Френсис.
— И они станут лжецами, ворами, завистниками, эгоистами, скрягами…
— Возможно, — согласилась Френсис.
— Они начнут воевать и истреблять друг друга… Нечего сказать, мы сделали им прекрасный подарок!
— И все-таки подарок, — возразила Френсис.
— Подарок?
— Да. Прекраснейший подарок. Я тоже, конечно, много думала об этом последнее время. Вначале я очень страдала.
— Из-за тропи?
— Нет, из-за Дугласа. Его оправдали. Но он все-таки убийца, что бы там ни было.
— И это говорите вы?
— Да. Он убил ребёнка, своего сына. И я ему помогла. И никакие хитроумные доводы ничего не изменят. Сколько ночей я проплакала. Кусала себе пальцы. Вспоминала свои детские годы. У моего крёстного был автомобиль. В то время это считалось редкостью. Я восхищалась крёстным, обожала его. И вот однажды папа рассказал нам, что крёстного на месяц посадили в тюрьму. В узкой улочке дети играли в классы. Он даже не сразу понял, как это случилось, что он раздавил ребёнка. Только выйдя из машины, он увидел размозжённую головку… Толпа его чуть не растерзала. А ведь он был не виноват. Папа говорил нам: «Он не виноват, любите его по-прежнему». И я любила его по-прежнему. Только с тех пор, когда он приходил к нам, я испытывала ужас… Конечно, я была девчонкой… Я ничего не могла с собой поделать. Сейчас я бы вела себя иначе. И все-таки… когда я думаю о Дугласе… я не могу удержаться… Наверное, я кажусь вам отвратительной, да?
— Вы меня просто несколько удивляете, — задумчиво призналась Гертруда.
— Я и самой себе казалась отвратительной. А потом… Теперь я считаю, что все это прекрасно. Мне это объяснил Дуг. Я не все помню. Но, как и он, я чувствую, что это прекрасно. В этом страдании, в этом ужасе — красота человека. Животные, конечно, гораздо счастливее нас: они не способны на подобные чувства. Но ни за какие блага мира я не променяю на их бездумное существование ни этого страдания, ни даже этого ужаса, ни даже нашей лжи, нашего эгоизма и нашей ненависти.
— Пожалуй, и я тоже, — прошептала леди Дрейпер и глубоко задумалась.
— После процесса, — продолжала Френсис, — нам по крайней мере стало ясно одно: право на звание человека не даётся просто так. Честь именоваться человеком надо ещё завоевать. И это звание приносит не только радость, но и горе. Завоёвывается оно ценою слез. И тропи придётся пролить ещё немало слез и крови, пройти через раздоры и горькие испытания. Но теперь я знаю, знаю, знаю, что история человечества не сказка без конца и начала, рассказанная каким-то идиотом.
«Вот что я должна была сказать Дугу», — подумала Френсис. Она думала также о том, что чем более сомнительны доводы собеседника, тем становятся тебе яснее твои собственные.
— Нет, это полное поражение, — с горечью проговорил Дуг, отхлебнув глоток портвейна.
— В вас говорит непримиримость молодости, — улыбнулся сэр Артур. — Все или ничего, не так ли?
— Но то малое, что сделано, ничего не даёт. Да и сделано-то отнюдь не из благородных побуждений! А это ещё хуже, чем ничего.
— Нет. Дело сделано. И это главное… Вам представился прекрасный случай посмеяться надо мной, — добавил он, сдерживая насмешливую улыбку.
— Не понимаю почему?
— Вам бы следовало послушать мой спор с лордом-хранителем печати. Я говорил ему как раз обратное.
— Вы изменили своё мнение?
— Ничуть. И в этом-то самое забавное. С ним я рассуждаю, как вы. С вами — как он. Знаете, из всего этого можно извлечь весьма ценный урок.
— Интересно знать какой.
— Не помню уж, кому принадлежат эти слова, — сказал судья: — «Было бы слишком прекрасно умереть за абсолютно правое дело!» Но ведь на свете таких «абсолютно правых дел» не существует. Даже в наиболее правом деле справедливость играет лишь второстепенную роль. Чтобы поддержать его, необходимы как раз те самые соображения, которые вы называете неблагородными. Почему это так, нам с вами отныне вполне понятно: человеческий удел двойствен в самой своей основе, не с нас эта двойственность началась, и мы постоянно пытаемся бороться против неё. В этой борьбе, даже в тех падениях и поражениях, без которых она немыслима, — величие человека.
— Что вы советуете мне теперь делать? — спросил его Дуглас.
— Ну, конечно, продолжать, старина, — ответил судья.
— Продолжать? Неужели, по-вашему, я должен убить ещё одного тропеныша?
— Бог мой! Конечно, нет! — расхохотался сэр Артур, утирая слезы, выступившие у него на глазах. — Конечно же, нет! Я имел в виду вашу профессию, вы, надеюсь, помните, что вы как-никак писатель?
Он с улыбкой протянул кипу газет, в них синим карандашом были отмечены места, представляющие интерес для Дуга. Это были отклики на опубликованную в «Таймс» статью сэра Артура, комментирующую официально принятое в Соединённом Королевстве определение человеческой личности. Все газеты дружно нападали на данное определение. Но иного никто не предлагал. И точек зрения, с которых критиковался новый закон, было больше, чем летом цветов на лугу.
Один из французских парламентариев в своём интервью, данном корреспонденту газеты относительно нового закона, заявил, что он-де «слишком хорошо относится к своим британским коллегам, чтобы вообще распространяться на эту тему». Его ответ рассмешил Дуга.
![Веркор - Избранное [Молчание моря. Люди или животные? Сильва. Плот "Медузы"]](/uploads/posts/books/121627/121627.jpg)
